Мартовские бои в Грозном 96-го года
Каждое утро, когда БТР курганских собровцев выезжал из ворот грозненской четвертой комендатуры, на пути обязательно встречалась пожилая русская женщина. Бедно одетая, в линялом скорбном платке, она смотрела в лица сидящих на броне офицеров и крестила их украдкой, чтобы не увидали чеченцы. А вот 6 марта она на пути не встретилась. И БТР курганского СОБРа помчался по настороженным, притихшим улицам Грозного без материнского благословения - по городу, где каждое пустое окно через секунду могло превратиться в огневую точку, а любая группа вычурно-богато одетых молодых чеченцев ощетиниться гранатометами, автоматами.
Задом к нашему БТРу оправлялся упитанный, лениво-безразличный грозненский пес, из игрушечного оружия целились в нас пятилетние пацаны - жители недавно отремонтированного многоэтажного дома, где, по слухам, вперемежку жили семьи полевых дудаевских командиров и сотрудников МВД Чечни. В этом городе, где кроваво столкнулись интересы мировой политики, закулисная возня Востока, Запада и России, человеку можно было легко потерять себя. В Чечне порядочному человеку, чтобы сохранить душу, не ожесточиться, оставалось одно: несмотря ни на что, любить этот город, любить чеченских детей, чаще других кричащих нам "Аллах Акбар", русских стариков и старух, приветствующих нас еле заметным кивком головы, любить горы, долины и холмы Чечни, осознавая при этом их опасность. Так относился к Грозному командир курганского СОБРа подполковник милиции Евгений Родькин, ветеран Афганистана. В то трагическое утро 6 марта 1996 года Родькин, как всегда, проснулся в половине шестого утра. Я видел, как он осторожно, чтобы не разбудить спящих рядом, встал, готовясь начать утро с зарядки. В прошлом подполковник Родькин был далеко не самым слабым легкоатлетом и боксером. Его рекорд по метанию диска в Курганской области держался десять лет. В каждом деле Родькин был уверенным, продумывающим свои слова и поступки человеком, живущим по давно определенному военному ритму. Может быть, нажитому в Афганистане, в округе Хост, где он был советником в Царандое? Может быть, чистоплотность в поступках, привычка держать душу и тело в тренированной строгости пришли к нему с молоком матери, родившей четырех сыновей? Все они потом стали офицерами российской милиции. В комендатуре Љ 4 курганский СОБР стоял в бывшем танцевальном классе Дома культуры. Отряд жил в ритме и по законам, установленным командиром, имеющим огромный опыт войны и мира. Но всю жизнь официально и очень несправедливо подполковник милиции Родькин считался просто одним из многих. На самом же деле - и это знали все - он был одним из первых в любом деле, за которое брался. Из Афганистана вернулся кавалером ордена Красной Звезды и афганского ордена "За храбрость". В первый домашний вечер в Кургане, стоя на балконе, куря, он смотрел на идущих по мостовой людей и думал о превратностях судьбы: никому, кроме близких, не было дела до того, что он вернулся. В этих его мыслях была тоска о братстве людей. Он, очень добрый человек, ненавидел войну. В апреле прошлого года под станицей Червленной, в военном лагере, возле палатки собровцев мы проговорили с ним до трех утра - в первую голову о вооруженном конфликте в Чечне. Он с мучительными раздумьями постигал его, оставаясь верным Присяге. Говорил, что не исполнить приказ для офицера - величайший позор. И еще о том, что хочет вернуть всех своих офицеров домой здоровыми и живыми. Он так заботился о своих курганцах, как, наверное, могли заботиться отцы-командиры 1812 года. 6 марта Родькин мчался на БТРе, сидя, как всегда, впереди над командирским люком. На голове подшлемник, черная, вязанная в городе Шадринске шапочка, традиционно "пятнистый", без броника, в разгрузке, начиненной боеприпасами. Подполковник Родькин, отпустив бороду, густую, черную, был похож на чеченца, и это немного облегчало ему встречи с местными жителями. Мирным чеченцам он нравился достоинством, уважительной речью, знанием кавказских обычаев. В апреле на операциях по изъятию оружия именно ему доверялись переговоры со старейшинами чеченских сел, когда-то бывших казачьих станиц, от которых на Тереке остались только будоражащие историческую память названия. Родькин обращался к чеченским старейшинам со словами: "Уважаемые отцы!", зная, что внуки и дети этих старцев годами грабили российские товарные и пассажирские поезда, разбойничали на дорогах, "снайперили" в отрядах Дудаева. В апреле на милицейском "Уазике" мы вчетвером крутились по Старощедринской, сопровождаемые враждебным свистом чеченских пацанов, которые как бы вели нас от улицы к улице. Мы знали, что в селе на отдыхе несколько десятков боевиков. Их глаза и уши - эти самые пацаны - бдительно следили за перемещениями нашей машины. Такие же десяти-двенадцатилетние ребята через год, 6 марта 1996 года, в Грозном "вынюхивали" за Сунжей раненых, не способных двигаться собровцев, сдавая их "серым волкам". БТР в Чечне - не самая грозная техника российских войск. Мартовская журналистская поездка в Грозный поразила меня отсутствием новой боевой техники, немыслимой изношенностью старой. В начале марта по улицам столицы Чечни сновали никак не БМП-3 или БТРы свежей заводской покраски, а БРДМы выпуска 60-х годов, присланные на Северный Кавказ после консервации или капремонта. Сразу окрещенные в Грозном "мыльницами", они вызывали усмешки боевиков. Появление БРДМок на тесных улицах Грозного было не в зачет военной мощи России. С утра 6 марта курганцы успели "слетать" в аэропорт "Северный": отвезти туда дембеля-сапера из Вологды, тепло попрощаться с ним, шутливо окая. Еще они повстречались с уфимскими собровцами, которые вторые сутки не могли улететь на родину. 4 марта в шесть тридцать утра их БТР подорвался на противотанковой мине в пятидесяти метрах от здания Временного управления МВД России. Уфимцы везли домой тело боевого друга лейтенанта милиции Андрея Симахина и попросили подполковника Родькина сообщить руководству сводного отряда собровцев, что они еще в "Северном". На момент этой встречи, шел восьмой час утра, на южных окраинах Грозного уже шли бои, подвергались интенсивным обстрелам КПП-6, КПП-2, КПП-11, КПП-14, комендатура в Черноречье, был захвачен и горел РОВД Заводского района. Мы же мчались по Грозному, не ведая, что за Сунжей в неравных боях, прося помощи, умирают наши товарищи. Город в тот день был снулый, словно вымерший. В Чечне взгляд военного человека, подчиняясь инстинкту самосохранения, бдительно следит за тем, сколько людей на улицах, много ли детей играют возле домов. 6 марта, торопясь во Временное управление МВД России, мы пронеслись по чеченским улицам, не вдаваясь в бытовые подробности. Просто каждый по привычке отсматривал свой сектор. Потом было недолгое ожидание вместе с другими БТРами, собровцами на броне. Вот вышел командир сводного СОБРа подполковник В., обратился к Родькину: - Евгений Викторович, вы дорогу на 6-й блокпост знаете? Надо поехать, забрать двух раненых. - Неужели вся вводная на задание? Коротки команды в Чечне, как та кольчужка из фильма "Александр Невский". Предыдущие две недели в Грозном отличались неким умиротворением, которое относили за счет успешной работы подразделений МВД России. Обстановка характеризовалась только ростом уголовных преступлений. Боевики напоминали о себе лишь спорадическими ночными обстрелами. В городе много было провокационных разговоров о том, что российские войска сами стреляют друг в друга... Впереди меня, закрывая от ветра, маячила широкая спина капитана Сергея М., в прошлом известного самбиста, чемпиона ВДВ и Советского Союза. Я знал его еще мальчишкой, не раз упоминал в своих статьях его имя. Подполковник Родькин да командир отделения капитан Сергей М. - вот наши впередсмотрящие. За рулем БТРа в тот день сидел лейтенант Александр Е., наводчиком был лейтенант милиции Константин Максимов, с пулеметом на броне наши спины прикрывал майор Звонарев Владимир. Мы мчались по Грозному, чтобы вывезти раненых с блокпоста Љ 6, в абсолютном неведении, что разведка криминальной милиции, другие спецслужбы еще задолго до этого дня предупреждали ответственных лиц о возможности чеченской боевой операции "Возмездие", что для ее выполнения боевики в большом количестве вошли в город, рассредоточились и с пяти двадцати утра приступили к плановым операциям по захвату блокпостов и комендатур. Их сверхзадачей было занять Грозный, чтобы навязать свою волю Президенту и Правительству России, которые на тот момент готовили основные документы по урегулированию вооруженного конфликта в Чечне. Но, оказывается, надо обладать большим чувством ответственности, чтобы верить разведке... 6 марта 1996 года все сотрудники МВД России, солдаты и офицеры внутренних войск в Грозном оказались заложниками большой политики, нестыковок систем, ведомств, личных амбиций руководителей. Еще в конце 1995 года в одном из официальных документов подчеркивалось: "...несмотря на разработанный и утвержденный всеми заинтересованными руководителями силовых структур комплексный план борьбы с преступностью и бандформированиями на территории Грозного и республики, в их деятельности отсутствует должное взаимодействие. Разрозненность в ведении статистического учета, неполноценность обмена информацией: оперативно-розыскной и криминалистической, отсутствие единого банка данных приводят к серьезным издержкам в организации управления силами правопорядка...". Эти слова, наполненные смыслом и правдой жизни, сегодня как бы эпитафия для многих офицеров и солдат МВД России, сложивших свои головы в Грозном в начале марта. Мы "подлетели" к блокпосту Љ 22, что за мостом через Сунжу, и встали как вкопанные. Вдоль бетонных блоков, почти прижимаясь к ним, бежал собровец с непокрытой головой, махая окровавленными руками, и кричал нам: "Стой! Стой!". Потом я перевел взгляд на разрушенную войной многоэтажку, что мертвой громадой высилась впереди. На ее предпоследнем этаже с волчьим спокойствием блеснул прицел снайперской винтовки дудаевца. И сразу - спасибо им! - в один голос команда подполковника Родькина и капитана Сергея М.: - С брони! Мы скатились с БТРа, как с ледяной горки, и сразу по броне замолотили дудаевские снайперские винтовки и автоматическое оружие. Я укрылся за БТРом, кто-то у спасительного входа в блокпост. А подполковник Родькин занял свое командирское место в бронетранспортере. И через короткое время заработал КПВТ лейтенанта Константина Максимова, вступили в действие курганские собровцы, их поддержал огнем блокпост Љ 22 - солдаты внутренних войск и четыре омоновца из Перми. Капитан Сергей М. хотел заскочить в открытый правый боковой люк БТРа, но тут же получил ранение в ногу. С солдатом внутренних войск мы волоком затащили его в блокпост. Сергей, этот богатырь, еще и помогал нам, отталкиваясь от земли здоровой ногой. В тесноватом пенале прохода ногами к входу лежал убитый собровец в закрывающем все лицо окровавленном подшлемнике. Снова заработал КПВТ курганского БТРа, и где-то в глубине блокпоста упало и звонко разбилось стекло. - На счастье! - крикнул один из солдат внутренних войск. Сергея перевязывал пермский омоновец Рудольф, которому помогал солдат. Моим ножом они распороли Сергею штанину и "колдовали" над раной. Неслышно, как тень, но как-то сразу все заполнив собой, хотя сам худощавый, жилистый, среднего роста, вошел в блокпост подполковник Родькин, спросил у Сергея, что у него с ногой. А узнав, что кость не задета, так же неслышно вышел... Стрельба не прекращалась ни на минуту. В грохоте я не мог слышать, о чем говорил с подчиненными Родькин. Я только увидел через бойницу, как его БТР тронулся с места и, набирая скорость, помчался вдоль правого берега Сунжи выполнять задачу, поставленную командиром сводного отряда собровцев - вывезти с блокпоста Љ 6 раненых, а еще раненых и убитых пермского СОБРа, которые попали в засаду на проспекте Ленина, потеряв БРДМ и БТР. Бронетранспортеры с собровцами, которые поодиночке вырывались на проспект Ленина со стороны 7-го российского блокпоста, что стоял в сорока метрах от разрушенного "дворца Дудаева" и от 22-го блокпоста, боевики подбивали из РПГ и одноразовых гранатометов "Муха". В тот день они вели из них огонь почти со скорострельностью автоматов, стреляя по тем, кто шел выручать раненых, кто рвался забрать из-под огня тела павших товарищей-собровцев. На перетянутой жгутом ноге капитана Сергея М. пермский омоновец Рудольф закрепил записку "8.50 утра". На проспект Ленина БТР курганских собровцев ушел десятью минутами раньше, почти сразу пропав в эфире. Его дорога была среди многоэтажек, которые высились над Сунжей и над всем простреливаемым с них пространством, как желтые волчьи клыки. Плотность и прицельность огня противника были высокими. Пули не раз залетали в наш блокпост, одна из них помяла заряд РПГ. Потом мы узнали, что на высотках вдоль Сунжи и до Минутки были сосредоточены боевики Басаева и Закаева. БТР с четырьмя офицерами курганского СОБРа и пермяком-собровцем был подбит из гранатомета в 150-200 метрах за церковью Михаила Архангела. Бронетранспортер на скорости уткнулся в дерево недалеко от частного чеченского дома, в котором, помогая раненым подполковнику Родькину и майору Звонареву, были вынуждены укрыться собровцы. Потом был бой. Российских офицеров закидывали ручными гранатами, били по ним из подствольников. Дом горел. Умирая, майор Звонарев отдал офицеру пермского СОБРа свой офицерский жетон. Пермяк спрятал тело боевого друга в подвале - под двумя матрацами и дверью, которые там валялись. Родькин еще нашел в себе силы написать несколько предсмертных слов. Этот листок бумаги, личные документы подполковника Родькина и майора Звонарева спрятал у себя на груди лейтенант курганского СОБРа Константин Максимов. Вместе с водителем БТРа лейтенантом Александром Е. они ушли в одну сторону, а пермский собровец нашел своё спасение, зарывшись в кучу строительного мусора и обломков, и только потом судьба вывела его, израненного, к своим. Костю и Александра, уходивших в сторону 22-го блокпоста, заметили и выдали боевикам чеченские дети. Началось активное преследование. Лейтенанта курганского СОБРа Константина Максимова застрелил дудаевский снайпер. По отработанной схеме - сначала поразил в левое бедро и только потом убил. 6 марта 1996 года я стал свидетелем массового героизма российских собровцев и омоновцев. Этот день для них был очередным испытанием и очередным провалом грозненского военного руководства. Было ли хоть какое-нибудь управление в этот день, то реальное единоначалие, которого ждали, да так и не дождались в Чечне наши силы? Я знаю одно, что 6 марта собровцы из Нижнего Новгорода, Перми, Липецка, Кургана под вражеским огнем врывались на проспект Ленина, окруженный оскаленными огнем высотками да пятиэтажками - без прикрытия артиллерии, минометов, без дымов, в едином порыве не отдать на поругание дудаевцам раненых товарищей по оружию, мертвые тела тех, кто погиб в неравном бою. Эфир был наполнен мольбами о помощи, которые неслись со многих блокпостов и комендатур, атакуемых боевиками. Специальные подразделения МВД России и внутренние войска ждали поддержки от федеральных сил, думали, вот-вот по улицам Грозного загрохочут танки, САУ, жалящие огнем спасительницы "Шилки". И с их помощью можно будет преодолеть превосходство боевиков за Сунжей - где посреди подбитой собровской техники еще шевелились раненые офицеры: они поднимали головы, слабо взмахивали руками, зовя: "Придите за нами, братья". Среди них, мертвые, лежали те, кто спешил к ним, чтобы освободить от мук, вынести на блокпост Љ 7. Весь день 6 марта возле блокпостов Љ 22 и Љ 7, по всему Грозному, в его окрестностях, в отдаленном Черноречье шли бои. В минуты затишья было слышно вечное, безразличное к нашим страданиям журчание Сунжи. Я стоял возле бойницы, глядя в сторону проспекта Ленина. Приказом Временного управления МВД России с блокпоста Љ 22 были отведены собровцы Кургана - те, кого подполковник Родькин оставил на усиление, и пришедшие к нам днем на помощь челябинцы. Все мои мысли были о пропавших без вести четырех курганцах, обреченных на смерть и раненых собровцах, что ждали своего конца на проспекте. Мы ждали армейских танков и вертолетов. Без них всех, кто пытался достать раненых собровцев, находила смерть. На блокпосту к наступлению сумерек нас оставалось меньше двадцати человек. Справа от бойницы, также напряженно вглядываясь в теснящие нас развалины, встал сержант пермского ОМОНа Андрей Т. Весь день он стрелял из КПВТ. БТР внутренних войск, без аккумулятора, со спущенными шинами стоял "на приколе" возле блокпоста. Из него Андрей Т. простреливал улицу, выходящую прямо на нас. Именно Андрей Т. с наступлением вечера взял командование блокпостом Љ 22 на себя: перераспределил по позициям людей, поставил растяжки, дал целеуказания... Зная, как нам будет трудно, если дудаевцы предпримут ночные атаки, он сказал мне: - Дай Бог, чтобы было завтра. Этот сержант своим поведением, умной распорядительностью в который раз подтвердил истину: с началом боя командование часто переходит в руки тех, кому судьбой предназначено быть командиром. Час назад мы с Андреем и Николаем У., тоже пермским омоновцем, говорили с двумя чеченскими девушками, которые под обстрелом, невредимые, как святые, вышли к нашему блокпосту, чтобы сказать, что собровец из Кургана находится недалеко от блокпоста, в развалинах. Они боялись на глазах у сотен дудаевцев рукой показать направление, где находится мой земляк-офицер. Мы поодиночке впустили чеченок в блокпост, расспросили в подробностях. Оказалось, раненый окликнул их, когда они шли рядом с разрушенной одноэтажкой. Почему чеченские девушки согласились, рискуя жизнью, передать нам информацию от бойца СОБРа, мы не нашли ответа. Одна из девчонок просто тряслась от страха, и ей сказали, что я журналист из Москвы и с ними не случится ничего плохого. Они ушли так же, как и пришли: словно растаяли. Когда большим черным облаком темнота опустилась над Сунжей, из нее, слева от блокпоста, откуда днем нам кричали "Аллах Акбар", вдруг донеслось: - Эй, мужики! - Ты кто? - прокричал кто-то из блокпоста. - СОБР из Кургана. - Давай сюда. - Я не вижу, в какую сторону двигаться. И тогда в кромешную тьму на голос бросился пермский омоновец Николай У. Потом был взрыв гранаты - это курганский собровец бросил ее в чеченцев, чтобы отвлечь от себя внимание. Автоматным и пулеметным огнем блокпост прикрывал бегущих в нашу сторону двух людей. - Саня! Ты? - закричал я водителю курганского БТРа - лейтенанту милиции. Он единственный из ушедших от нас утром курганцев вернулся к нам ночью, посеченный осколками. Первый вопрос по рации, когда солдат внутренних войск доложил, что на блокпост Љ 22 вышел собровец из Кургана, был: "Опознан ли он?". - Да, - доложил солдат, - журналист опознал. Всю ночь мы с сержантом пермского ОМОНа Андреем Т. ходили по блокпосту, говоря друг с другом и с солдатами: Володей, Олегом, Андреем, Расимом, Рафаэлем и другими, призванными во внутренние войска в основном из Уфы. А потом стоило ненадолго закрыть глаза, как возник передо мной подполковник Родькин - такой, каким я видел его в последний раз: одетый, как принято говорить среди собровцев, "по-тяжелому" - в разгрузке, с автоматом, в белом подшлемнике, в черной вязаной шапочке - немыслимо спокойный в жизни и на пороге своей смерти. Всю ночь мы ждали атаки дудаевцев. Но боевики не рискнули идти в центр через Сунжу, правильно посчитав, что возле блокпостов многие из них найдут смерть. "Завтра" для блокпоста Љ 22 наступило в третьем часу ночи, когда на усиление к нам пришел БТР Зеленокумского полка внутренних войск с девятью бойцами под командованием майора Сергея Т. - грамотного, распорядительного командира, который доукрепил блокпост, перестроил его внутри. Он говорил солдатам: - В вашем геройстве лично я не нуждаюсь. Ходить - только пригибаясь, у амбразур без толку не маячить. В шестом часу утра по слабенькому радиоприемничку, принесенному с собой вновь прибывшими, мы услышали успокаивающие Россию сообщения, что в Грозном в прошедшие день и ночь тяжелая артиллерия и техника не применялись. Мы встретили это молчанием. Ни в Москве, ни в Ханкале, ни в аэропорту "Северный" никто не был способен услышать наши проклятья. Кого, по указке сверху, пытался успокоить диктор Всероссийского радио? Жену погибшего подполковника Евгения Родькина, его восьмилетнего сына? Родителей, жен и детей майора Владимира Звонарева, лейтенанта Константина Максимова, матерей добитых ночью боевиками российских собровцев, которые так и не дождались помощи? Для всего контингента МВД России в Грозном "завтра" наступило только утром 8 марта с заходом в город армейских танков и другой боевой техники федеральных сил. Март 1996 г. "КТО ВЫЗЫВАЕТ "ЭПОХУ"?" Над медленно просыпающимся Грозным еще висел полумесяц. Всю ночь, мертвенно блистая, он верно служил боевикам, освещая только им известные ходы и тропки. При случае чеченцы могли даже помолиться на него. Они поднимали головы в сторону сверкающего в черном небе клинка и шептали: "Аллах Акбар!". Только безумно храбрый, рискуя погибнуть под градом свинца, мог прокричать эти слова в сторону русских. Но в ночной тишине эхо гуляет по разрушенному городу, как по чеченскому лесу, и я, гражданский, не понял - откуда, перекрывая то всхлипывание, то мягкое воркование Сунжи, донеслось до нас это: "Аллах велик!". И сразу раздраженно заговорил, шуганув солдат на левом фланге, пермский омоновец Андрей Т.: "Вы что, не слышали? Не спать! Смотреть в оба! Почему я слышал чеченца, а вы нет? Стоит им подойти на бросок гранаты и...". Этот чеченский крик напоминания, что боевики рядом, что сегодня, в ночь с 6 на 7 марта, за Сунжей вновь на время они хозяева, вернул нас, начинающих самообманываться тишиной, к реалиям вчерашнего дня. Чуть больше десятка солдат внутренних войск, четыре пермских омоновца да я, журналист, могли рассчитывать в эту ночь лишь на остроту своего зрения и слух, чтобы обнаружить боевиков, если бы они двинулись в нашу сторону. Блокпост, который нам назначено защищать, за мостом через Сунжу - скромная, неказистая крепость и одновременно "жертва политических обстоятельств", во имя которых люди, блокпост населяющие, давным-давно здесь, в Грозном, рискуют жизнью. Ветераны Афганистана, хорошо помнящие систему организации тамошних блокпостов, справедливо говорят, что в Грозном, в отличие от Кабула, с наступлением темноты российские блокпосты охраняют только сами себя. А как бы нам ни замазывали глаза, как бы журналистам ни рекомендовали избегать слова "война", в воюющей Чечне политические реалии вынуждают российскую сторону гасить этот конфликт в статусе низкой боевой интенсивности. Поэтому что в военном смысле можно было в Афганистане, нельзя в Чечне. Что бы ни говорили, ни писали политики о войне в Чечне, какие бы прогнозы ни доводились до людей, все они далеки от правды: рождаются-то они не на осажденных блокпостах или в горах... В России многие хотят скорейшего вывода из Чечни федеральных войск, а думающие чеченцы знают, что с полным выходом войск начнется чеченское взаимоистребление, и никаким СОБРам, ОМОНам России его не остановить. Если у чеченцев в их борьбе развязаны руки, то российским военным политиками навязана ирреальная линия поведения, которую один из мудрецов-солдат сформулировал так: "В любой войне командир думает, как бы уничтожить противника, а здесь, в Чечне, большие начальники думают, как бы сохранить противнику жизнь". Военнослужащие Минобороны, внутренних войск и спецподразделений МВД России до сих пор, мягко говоря, с неприязнью вспоминают мирные переговоры 1995 года с дудаевцами, относя участие в них чеченцев только на счет их военной хитрости, которую боевики, надо отдать им должное, результативно употребляют в своих целях. Ни в одном пособии по контрпартизанской войне, хоть весь мир обойди, не прочтешь, что партизан можно разгромить равным по силе оружием. Но кому интересно, о чем мы думали на блокпосту Љ 22 в ночь с 6 на 7 марта, стоя возле бойниц, в которые заглядывал полумесяц... "Кто вызывает "Эпоху"?" - слышим мы в темноте. Это в наш разговор врывается включенная рация, углубляя тревожное напряжение ночи, прекращая немудреную нашу беседу. А жаль. Среди солдат внутренних войск и омоновцев редко услышишь рассуждения о том, нужна ли война в Чечне, зачем она? Да и чего переливать из пустого в порожнее. Вот она - война. Только выйди из блокпоста. Вчера на входе в него долго не высыхала кровь убитого чеченским снайпером собровца. Были эвакуированы несколько раненых. Всю ночь, когда бы солдат ни включил рацию, мы слышали в свой адрес угрозы боевиков: убить, отрезать нам головы, вспороть животы... Зная о понесенных сотрудниками МВД России и Чечни потерях, о смертях и ранениях солдат и офицеров внутренних войск, все мы, окруженные чеченцами на блокпостах и в комендатурах, готовились дорого отдать свою жизнь. На окраинах города продолжались кровопролитные бои. Наше же ночное спокойствие было куплено дорогой ценой - смертью трех десятков офицеров-собровцев, которые полегли на проспекте Ленина, выручая друг друга. Теперь чеченские боевики не рисковали атаковать блокпосты Љ 7 и наш Љ 22, считая их собровской зоной ответственности. Четырнадцать бойцов Специального отряда быстрого реагирования и четверо раненых были вчера эвакуированы из-под огня на трех БМП и двух БТРах офицерами-собровцами и солдатами полка внутренних войск. Их водили майор Александр Умрилов и капитан по имени Николай. Сначала на БМП-2 дошли до подбитой бээрдээмки - разведать, где живые и мертвые, при этом БМП получила повреждение. Плотность огня боевиков была очень высокой. Потом пустили вперед две БМП, которые "работали" по верхним этажам зданий, следом шли два БТРа, забравшие с проспекта Ленина живых собровцев, кого смогли. Их прикрывала боевая машина пехоты, идущая в хвосте "елочки". За ней шли пермские омоновцы, но БМП двинулась вперед на скорости, и они, не успевая за техникой, оказались под пулеметным и автоматным огнем. Рассредоточившись, омоновцы были вынуждены залечь. Мы, находясь в полутора километрах от происходящего, были бессильны помочь, не видя противника. Тот бил по нашим, защищенный квадратами и пеналами домов, стреляя из окон, обращенных к тем, кого боевики стремились убить. По нам в тот час тоже "работали" снайперы. "Кенвуд", единственный на блокпосту, давно молчал - батарейки сели быстро, а где подзарядиться? Рация же внутренних войск, бывшая в нашем распоряжении, работала только на ВВ: информация от нас до Временного управления МВД России в Чеченской Республике не доходила. К вечеру 6 марта техника полка внутренних войск оставила блокпост Љ 7, уйдя на базу. Пермские омоновцы хотели, чтобы она осталась. Им обещали. Пермяки просили, чтобы руководство продублировало свой приказ в эфире, но этого не случилось, и три БМП и два БТРа все же ушли, однако под утро "внутренники" вернулись на двух БТРах, усилив нас и блокпост Љ 7. "Кто вызывает "Эпоху"?" - снова бубнит вэвэшная рация. И я впервые серьезно задумываюсь, что через четыре с небольшим года конец XX века. "Никогда столько не воевали, как в этом столетии", - думаю я, заходя в грузовой контейнер, превращенный в теплушку, и садясь возле горящей "буржуйки". На нарах, тесно прижавшись друг к другу, спят солдаты. Глядя на них, я понимаю, что выражение "спать мертвецким сном" родилось на войне. В неярком свете, отбрасываемом печуркой, солдаты в изломанных позах и далеко не парадной одежде лежат, словно трупы. Рация последний раз выплескивает: "Кто вызывает "Эпоху"?" - и замолкает, сухо потрескивая. "Через четыре года эпохе войн конец!" - с надеждой думаю я. Для меня эта эпоха начиналась с петроградских журналов, повествовавших о первой германской, с фотографий павших в боях. С детским состраданием и верой, что, может быть, эти великолепные прапорщики и офицеры остались живы, я вглядывался в их такие мирные, добрые, красивые лица, не зная, что через много-много лет мне самому придется терять близких людей на войне, которую никак не ждали, да она пришла - такая ожесточенная. Глядя в огонь печурки, я вспоминал вчерашний бой: вот с проспекта Ленина мчится к блокпосту Љ 7 горящий БТР, вот, переходя от бойницы к бойнице, охотится за боевиками курганский собровец-снайпер, вот мы с челябинским собровцем Александром Илаевым, мастерски стреляющим из подствольника, показываемся в бойнице, и чеченская пуля не попадает в нас, а майор хохочет, незлобиво обзывая боевиков горе-стрелками. С Александром мы знаем друг друга год. Он, бывший офицер ВДВ, прошел Афган, Приднестровье... В апреле прошлого года, встретившись под Шелковской, я подарил ему необыкновенные часы. Таких немного в России. На часах короткая надпись "Витязь". От имени ассоциации "Витязь", занимающейся военно-патриотическим воспитанием молодежи, я подарил эти часы майору-собровцу Александру Илаеву в его фронтовой палатке. Прошлым летом на море их у него пытался выкупить какой-то богач-коллекционер. - Да ты знаешь, где мне их подарили?! - только и сказал Александр. Вчера, ближе к вечеру, собровцев отозвали во Временное управление МВД России. Врассыпную, змейками, они уходили через мост под обстрелом. Так осиротел блокпост Љ 22. У меня нет больше сил смотреть на огонь... Слишком много вчера было подбито БТРов, горевших на наших глазах, чтобы продолжать спокойно глядеть на пламя, и с полудетской наивной мыслью, чтобы в следующем столетии не было войн, я ухожу на холод. Март 1996 г. "ТОЛЬКО ГРОМЧЕ ЗОВИТЕ..." Когда 7 марта с утра на 22-й блокпост пришел танк и на 7-й блокпост еще два, пермские омоновцы подумали, а солдат внутренних войск сказал: "Вот, действительно, танки зауважаешь". Так для тех, кто защищал эти блокпосты, закончилось трагическое одиночество, ожидание ночного прорыва боевиков в центр Грозного и самое тяжелое - осознание невозможности выйти из блокпоста, чтобы забрать убитых собровцев, сутки пролежавших на проспекте Ленина, где те приняли смерть, выручая друг друга из-под огня. Все "высотки" за Сунжей в ночь с 5 на 6 марта были заняты скрытно проникшими в Грозный боевиками, и с пяти утра, а где с пяти тридцати по всему городу 6 марта загрохотали бои. Атаки дудаевцев были внезапны, боевики превосходили численно, и, несмотря на потери, лезли и лезли... Шестого марта 1996 года в Грозном свой кровавый бал правил "чеченский атом" - гранатомет. На проспекте Ленина первыми попали под его удары пермские собровцы. СОБР - это Специальный отряд быстрого реагирования по борьбе с организованной преступностью. Такие отряды есть в каждом областном центре. Ведь бороться с современными бандитскими группировками, мобильными, хорошо вооруженными, могут только профессионалы. В СОБРах России, верные Присяге, служат офицеры, которые с начала вооруженного конфликта в Чечне не выходят из боев. С ними, офицерами-собровцами, любят взаимодействовать федеральные и внутренние войска. С собровцами надежнее! Они - отменные, дисциплинированные снайперы, гранатометчики, пулеметчики. Они хороши для специальных операций: освобождение небольшого числа заложников, захват отдельно стоящего здания, самолета, квартиры, задержание вооруженного преступника. Но ни их современная экипировка, ни легкое вооружение не соответствуют тому, чем им приходится заниматься в Чечне. На Северном Кавказе им определили контрпартизанские функции. Собровцы с ними справляются, но неимоверно напрягая силы, страдая от отсутствия пригодных средств связи, тяжелого оружия и боевой техники. Шестого марта собровцам Поволжья, Урала и Зауралья выпали на долю масштабные городские бои, где без поддержки танков, артиллерии контрпартизана быстро находит смерть. Заняв господствующие "высотки" - полуразрушенные, зияющие тысячами окон, ведя огонь из глубины помещений, чтобы скрыть вспышки выстрелов, боевики кинжальным огнем встречали тех, кто выдвигался на проспект Ленина. В городских условиях БТР для гранатометчика - желанная цель. Пермские собровцы попали под огонь басаевцев, спеша в ГУОШ. Их БТР и бээрдээмка были подбиты. Такая же участь постигла собровцев Кургана и Липецка. Отходя и отстреливаясь, они несли потери. Несколько пермских собровцев сумели укрыться в церкви Михаила Архангела, отвечая огнем на огонь. Спецназовцы не оставляют врагу тела своих товарищей по оружию - то святой закон. Из Временного управления МВД России в Чеченской Республике на 7-й блокпост на трех БТРах и бээрдээмке для оказания помощи выехали тогда собровцы Нижнего Новгорода, Оренбурга... За мостом через Сунжу на проспекте Ленина шла интенсивная стрельба. Первым туда пошел собровский, с десантом на броне, БТР, следом бээрдээмка, потом еще две машины. Вскоре в головной БТР попали из "Мухи". Боевики обстреливали собровцев с трех сторон: с "кукурузы" - шестнадцатиэтажки метко били чеченские пулеметчики и снайперы. Собровцы отвечали стрелковым оружием, их поддерживали с БТРов и с блокпоста Љ 7. Бээрдээмка, стреляя, прошла чуть вперед, стараясь прикрыть раненых и убитых офицеров. Тактика чеченских снайперов была традиционна: сначала стреляли в ногу... Раненого, естественно, пытались вытащить и, когда рядышком с ним оказывалось еще несколько бойцов, их убивали в голову. В городском бою для эвакуации раненых нужна поддержка танков, способных выстрелом обвалить пол-этажа вместе со снайпером и его прикрытием, состоящим из гранатометчика и двух автоматчиков. Шестого марта федеральные силы в районе 7-го и 22-го блокпостов танками, "зэсэушками" собровцев не поддержали. "Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля..." Кого смогли, собровцы подобрали, несколько бойцов были убиты боевиками при подборе раненых в спасительную броню. Оренбургский БТР "Хохол" в одиночку рванул за ранеными и, мгновенно обстрелянный, все равно успел забрать нескольких живых собровцев и вернулся на 7-й блокпост горящим. Занялись огнем выстрелы от РПГ, что лежали за башней. Бойцы внутренних войск Леонид Трухин, Алексей Жихарев и пермский омоновец (позывной "Нафаня") бросились тушить... Машина была спасена. Шестого марта, теряя людей убитыми, ранеными, вынести из-под огня своих товарищей по оружию стремились собровцы Нижнего Новгорода, Перми, Липецка, Оренбурга, Мордовии, Удмуртии. Им помогали офицеры и солдаты Зеленокумского полка внутренних войск, пермские омоновцы. Сутки Грозный держался благодаря мужеству сотрудников МВД России, военнослужащих внутренних войск, тех сотрудников МВД Чечни, кто остался верен Присяге. Ночь с 6 на 7 марта для собровцев, знающих, что часть их офицеров осталась не эвакуированной на проспекте Ленина, была ужасной. Они шептали, говорили, кричали: "Если бы у нас были танки! Где этот... вертолет "Черная акула"?! Что происходит?!". Ждали следующего дня. Наутро во Временное управление МВД России в Чеченской Республике пришли три танка из 205-й бригады федеральных сил. Привел их командир взвода, старший лейтенант Евгений, выпускник Харьковского танкового училища - скромный, интеллигентный и, как оказалось, очень лихой офицер. Седьмого марта в семь тридцать утра из здания на Ладожской, 14, на четырех БТРах, двух БРДМ и двух БМП внутренних войск под прикрытием трех танков на проспект Ленина ушли собровцы сводного отряда: челябинцы, кировчане, ижевцы, чебоксарцы и другие. Ушли на проспект за своими. Сначала был проверен мост через Сунжу на предмет закладки фугаса. Обошлось... Потом два танка (третий был придан 22-му блокпосту) открыли огонь по огневым точкам противника, чтобы обеспечить проход к телам павших собровцев. Надежды, что кто-то из них остался в живых, практически не было. И - о, чудо! - вышли на связь пермские собровцы, заблокированные боевиками в православной церкви. Они сообщили, что напротив в домах засели боевики. У собровцев четверо раненых... Только колонна собровцев, ведя огонь, начала движение, как с правого фланга по ним открыли стрельбу из одноэтажных построек на правом берегу Сунжи. В бой, поддерживая "ленточку" спецподразделений МВД России, вступили пермские омоновцы-старожилы 7-го блокпоста, стреляя из АГС, подствольных гранатометов, пулеметов и автоматов. В "ленточке" собровцев были и сотрудники криминальной милиции Временного управления МВД России, кинологи с собаками для поиска мин и мертвых в развалинах. Дойдя до церкви Михаила Архангела, "ленточка" из восьми "коробочек", остановленная противником, оказалась в наитруднейшем положении. Плотность огня басаевцев возрастала. Но подбор на броню павших 6 марта продолжался. Собровцы, идя за броней, укрываясь за ней, рисковали своими жизнями ради уже неживых. Эвакуировать пермяков из церкви можно было, только если бы появилась возможность обработать близстоящие, занятые боевиками здания из тяжелых орудий. Именно в этот момент на блокпосту Љ 7 офицер СОБРа Александр И. узнал о том, что 6 марта в боях с "серыми волками" Басаева смертью храбрых погиб командир курганского СОБРа Родькин Евгений Викторович - давний боевой друг. Танки, приданные собровцам, еще работали, поддерживая их огнем, но мост через Сунжу, рискуя быть сожженными, не переходили. Узнав о гибели друга-земляка из соседней области, с криком: "Такого человека убили!" - Александр залез в танк к старшему лейтенанту Евгению из "мотострелецкой" бригады и повел две "брони" "справлять поминки" по подполковнику. Танки отстрелялись по боевикам как полагается. Пермяки были "выхвачены" из церкви, все погибшие собровцы, кого обнаружили, подняты на "броню" и вывезены в расположение 7-го блокпоста. "Кулаки", "летающие тарелки" - так с уважением называют в Чечне наши российские танки. За время войны их научились беречь. Танки встречают радостно, когда они приходят на усиление в спецподразделения МВД России и в подразделения внутренних войск. Двенадцать убитых собровцев и еще трое сожженных были вынесены 7 марта под огнем противника благодаря взаимодействию танкистов федеральных войск, собровцев и военнослужащих внутренних войск. Я видел, как майор милиции Александр И. крепче крепкого жал руку старшему лейтенанту-танкисту, говоря: "Всегда бы так! А? Ну что нам мешает?". Лейтенант отвечал: "Да мы всегда поможем. Только громче зовите...". Март 1996 г. УТРО ПСОВОГО ЛАЯ Доска от патронного ящика, брошенная в предутренний костер, разгораясь, приняла форму усыхающей в огне когтистой медвежьей лапы, и я вспомнил задержанного нашими бойцами пожилого боевика. Скованный наручниками, сидя у огня, чуть раскачиваясь, он почти беззвучно шептал: "Говорил я им - не будите русского медведя. Пусть себе спит. Так нет - выгнали его из берлоги". Чеченец с тоской смотрел на трупы своих. Вся его разведгруппа была уничтожена, попав в засаду, которую им грамотно приготовил спецназ внутренних войск. То же самое, только другими словами, говорил объявившему газават Дудаеву профессор Абдурахман Авторханов. "Берегите Чечено-Ингушетию от новой трагедии. Решайте вопросы кризиса власти в рамках Конституции", - сказал он в 1991 году. Но Джохар все равно призвал под ружье десятки тысяч людей. Многих из этих чеченских "волков" и "волчат" порвали "медвежьи лапы". Авторханов, настрадавшийся историк, знающий Россию и свой народ, предлагал взять на вооружение восточную мудрость и дипломатию. Но руководство боевиков переоценило себя. Именем Авторханова они назвали проспект Ленина. Тогда еще Грозный не был разрушен. Сейчас, в отступающей тьме и тумане, прячущем от наших глаз Сунжу и развалины домов по её берегам, город потрясал неприкаянностью, беззащитностью перед силой двух сторон. Уже пятые сутки я встречал рассвет на блокпосту возле Сунжи, грозненским Гамлетом бродя среди омоновцев, бойцов внутренних войск и разведчиков 205-й мотострелковой бригады. Они знали, что я, человек невоенный, не ухожу с блокпоста потому, что за церковью, в развалинах одноэтажного дома и на перекрестье улиц, лежат тела трех моих земляков - офицеров СОБРа, убитых шестого марта, и я ждал часа, когда командование примет решение о войсковой операции, чтобы достать их из занятого боевиками района. Курганские собровцы на БТРе, уйдя за ранеными по проспекту Ленина (Авторханова) дальше других, были подбиты из гранатомета и, отстреливаясь, погибли. А собровцы сводного отряда вытащили всех, кто принял смерть на проспекте, кроме трех зауральцев. Моей задачей, которую я, журналист, сам себе поставил, было ждать, когда пойдут за погибшими, чтобы принять участие в операции. Я до сих пор не мог поверить, что моих друзей больше нет на земле. Из курганского экипажа на 22-й блокпост ночью вернулся только механик-водитель, и я прикрывал его выход, стреляя из автомата раненого бойца внутренних войск. Утром седьмого марта я перебрался на блокпост возле разрушенного дворца Дудаева, оставив выделенное мне на ночь оружие на 22-м посту. Снова при мне были только диктофон и... граната. Всю неделю мое убежище от дождя и для сна - закуток из бетонных глыб, поставленных друг на друга, прикрытый сверху досками и ржавыми листами жести. Два топчана, стоящие рядышком, и несколько одеял - вот и всё, чем располагают для отдыха бойцы из полка ВВ да старший лейтенант Евгений С., прибывший под утро седьмого марта. С ними один БТР. Именно старший лейтенант, посочувствовав, выделил мне постоянное местечко для недолгого отдыха возле стены, брызжущей холодом, где я мог забыться коротким сном, даже если недалеко от меня вела огонь БМП. На блокпосту Љ 7 две бээмпэшки. Их привели с собой разведчики 205-й бригады, которыми нас усилили восьмого марта. С их приходом стало окончательно ясно, что возможный прорыв чеченцев на нашем участке обойдется им в море крови. Я помню, как разведчики скорым, уверенным шагом (известно, разведчики везде как дома) заходили на наш блокпост, а прапорщик Сергей Ш. - комендант нашего не то городка, не то воюющей планеты встречал их сигаретами. Тогда они еще были. Армейским разведчикам досталась под контроль "крепостная" стена с бойницами, выходящими на мост через Сунжу и на проспект Ленина - Авторханова. Бойцы внутренних войск "держали" левый фланг со зданием бывшего Совмина Чечено-Ингушской Республики. На правом фланге и на "кукушке" хозяевали омоновцы и огнеметчики. Омоновцы были и оставались на блокпосту центровыми, готовые в любую минуту поддержать направление, подвергшееся атаке. Шестого марта этого года, когда боеприпасов оставалось всего ничего, а в Грозном действовал приказ - не покидать основных мест дислокации, из 4-й комендатуры, где стояли пермяки-омоновцы, на свой страх и риск на бээрдээмке, загруженной "семечками" для блокпоста, вырвались те, кому воинская совесть не позволила оставить родных людей без поддержки. Восьмого марта омоновцы, выстоявшие под огнем на блокпосту больше трех суток, были заменены. По дороге на блокпост был ранен омоновец и потеряна бээрдээмка. Прежде чем она, подбитая, запылала, с нее сняли вооружение. Приказа на замену пермским омоновцам сверху никто не давал - сами решили. Попробуй высидеть взаперти, когда твои боевые товарищи под огнем. Место, где мы находимся, обильно полито кровью в январе-феврале 1995 года. Напряжение, ужасы и подвиги того времени вернулись сюда, в центр города, на этих днях - трагических для всех нас, стоящих на Сунже. Но если это утро для нашего блокпоста было спокойным, то мы знали, что на кровавых окраинах Грозного, особенно в Черноречье, бои продолжаются. ...Ночью я, замерев, скрывшись за маскировочной сетью, смотрю на близкие и далекие пожары - вестники людских страданий. Мои страшные давние ожидания оправдались, обернувшись потерей близких. В течение года я беспрепятственно бывал в церкви Михаила Архангела, стоял с измученными войной прихожанами на службах, говорил со страдальцем отцом Анатолием, всегда помня великую и святую Пасху 1995 года. Ночью 22 апреля под прикрытием двух БТРов, солдат первого полка ОДОНа, бывшей дивизии Дзержинского, и чеченских милиционеров мы шли крестным ходом вокруг сожженного в январе храма. Церковные песнопения светлым эхом бились о стены разбитых домов. Я верил, что боевики не расстреляют нас, молящих о мире и спасении всех. Но бойцы внутренних войск и спецназовцы, закрывая нас спинами, смело выцеливали пустые глазницы домов, веря в эти минуты только в оружие, в свое умение поразить противника. Они-то знали, а я еще нет, что в одиннадцатом часу вечера на "Минутке", на входе в тоннель была расстреляна машина дальневосточных собровцев. ..."Минутка"... Для меня это черная, все убивающая космическая дыра. Не только генерал-миротворец Романов заглянул здесь в глаза смерти. На проспекте, берущем начало от Сунжи и кончающемся на "Минутке", несколько дней назад ушли из жизни больше двух десятков собровцев. В районе "Минутки", истекая кровью, героически дрался блокпост Љ 6, погибали мирные люди. В апреле 1995 года возле "Минутки" я бродил среди возвращающихся к жизни пятиэтажек, и одна из русских женщин, заведя меня в свою абсолютно сгоревшую квартиру, показывая голые, испепеленные стены, рыдала: "Как жить дальше? Где эти средства, которые нам якобы выделили на новое обустройство?". Нет ответа. Есть только арест Гантемирова, других подозреваемых. Еще остался в памяти апрельский рассказ полковника - "крапового берета" - из 4-й комендатуры о задержании брата высокопоставленного чиновника из аппарата Хаджиева, силой оружия экспроприировавшего добротную квартиру русского жителя Грозного. После прихода к власти Дудаева русскому в Чечне некому было пожаловаться. Разве только Господу Богу. Храм Михаила Архангела был единственным местом, где русский человек мог получить утешение. Восьмого марта 1996 года с утра через наш блокпост пыталась выйти к церкви русская грозненка. Её за сто метров от блокпоста окриком остановил часовой. Я подбежал к ней: - Вы в церковь? - Да. Я вытащил из нагрудного кармана камуфляжной куртки записку, приготовленную для храма. Застегивая карман, я хлопнул металлической кнопкой, и женщина испуганно отшатнулась, даже присела, приняв этот звук за отдаленный снайперский выстрел. Когда начинала отступать темнота, я сразу спешил к бойницам: стоит ли церковь Михаила Архангела? Не подожжена ли чужой рукой? Не перекинулся ли на нее пожар с соседнего здания? Этой ночью на проспект Ленина вышел поработать спецназ внутренних войск, но был обстрелян с пятого этажа, что сразу за церковным двором... Работали три огневые точки чеченских боевиков. Тогда командир роты разведки из 205-й бригады Владимир Г. занял место оператора-наводчика в БМП и выстрелил два раза. Старший лейтенант Владимир Г. - сибиряк: он жестковат, умеет держать дистанцию, опытен. Его юность прошла в стенах кремлевского военного училища - одного из лучших по подготовке и перспективам карьеры. Сам Володя - сын заведующего кафедрой точных наук. От отца у него "компьютерное" мышление, четкость формулировок. Как ротный, он ясен и понятен для подчиненных. Его речь перед строем всегда приперчена холодным юмором и коротка, как выстрел. На моих глазах солдату, которого можно было крепко распечь за неосторожность, он сказал лишь такое: "Я не хочу твоей матери в глаза смотреть, если тебя привезут "200-м". Старший лейтенант Владимир Г. уже больше года в Чечне - ненагражденный участник многих боев. В боевых порядках вообще мало награжденных людей. Поздней весной 1995 года, когда боевиков добивали, чаще всего солдаты спрашивали у журналистов: "Как нас встретят в России?". Теперь, через год, таких вопросов ни одного. Воюющим в Чечне россиянам, прошедшим здесь огонь и воду, на первый взгляд пока безразлично, что о них думают в обществе, находящемся далеко от войны. Самое главное для тех, кто выполняет свой долг, что о них скажут товарищи по боевым операциям. Это российскому обществу должно быть важно - каким оно видится из Чечни. У бойцов, выполняющих там правительственное задание, до сих пор нет в этом смысле крепкого тыла. Их тыл - Присяга! Отец - прямой командир, мать - сырая чеченская земля. В нее старший лейтенант Владимир Г., окруженный под Малыми Варандами, зарывался, окапываясь пластиной от бронежилета. С ним было тридцать восемь разведчиков. Двенадцать часов они продержались на высоте. Боевики, обращаясь к Владимиру, смеялись в эфир: "Командир, нервничаешь, что ли? Не надо. Не только тебе голову отрежем. Все вам отрежем. Не сомневайтесь!". Перед атаками боевики обязательно танцевали "Зикр" - свой мистический, настраивающий на бой танец. Потом, продолжая ритмично бить в ладони, быстрой, извивающейся змеей они выдвигались к высоте, а атаковали ее уже бешено воюющими волками. Старший лейтенант знал, что при таком натиске самое главное - выстоять первые пять минут... Откормленные свежей бараниной, выросшие в горах, натренированные моджахеды атаковали девятнадцатилетних разведчиков из 205-й мотострелковой бригады федеральных сил, подражая волкам, натурально воя, чтобы устрашить, сломать психику российских юношей, не зная истории или забывая, чьи внуки, правнуки и праправнуки ждут их на высоте... Пять минут кромешного ада: разрывы гранат, настильный пулеметный огонь, крики раненых, запредельная ожесточенность кровавого столкновения... Преодолен первый натиск, миновала реальная опасность чеченского прорыва в наши порядки - выстояли разведчики! Боевики залегли, припав к пулеметам, автоматам, снайперским винтовкам. Теперь - чей глаз острее. Кто лучше обучен... "Все пулеметчики - смертники, - рассказывал мне на седьмом блокпосту Владимир Г. - Первая задача любой из сторон - снять пулеметчиков, сосредоточив на них большинство огневых средств". Никак не смирится Владимир Г. со смертью петербуржца Славы Лысковца - отважного пулеметчика, пришедшего в его роту по контракту. "Он был образцом солдата, - с болью вспоминал старший лейтенант. - Мы только на зарядку выходим, а он уже бегает. Оружие в блеске держал. Очень ответственный человек. Всегда тщательно готовился к бою. Под Малыми Варандами чеченская пуля пробила голову Славы навылет. А он, можно сказать, убитый, успел еще раз поменять позицию и завалить двух боевиков. Доктор наш по основной специальности гражданский медик, но большого героизма офицер. Был момент - я боялся голову поднять, такой плотности был огонь, а он ползал, таскал на себе раненых". Отбитые огнем, чеченцы уходили. Разведчики все знали о них. Им приходилось видеть "русские самовары", которые боевики выставляли перед своими окопами. Чтобы самим не стать "самоварами", каждый из разведчиков носил при себе гранату. "Лучше самоликвидироваться, чем адские муки в плену", - другого мнения среди разведчиков не было. "Русский самовар" - чьё это запатентованное у дьявола изобретение? Афганских моджахедов? Боснийских мусульман? Чеченских фанатиков? Пока неизвестно. Но в сатанинской боевой реальности - это когда захваченному российскому военнослужащему, предварительно накачав болеутоляющими, перетягивают жгутами руки и ноги, а затем отрубают их, выставляя "русский самовар" перед своими позициями, как прокламацию. "Лично я с жизнью тогда попрощался, - рассказывал мне у костра ротный Владимир Г. - Нас обстреливали из подствольных гранатометов, атаковали волнами, забрасывали в темноте ручными гранатами, но мы раз за разом отражали атаки. К нам на выручку торопилась пехота, разбирая на дорогах завалы в два человеческих роста, устроенные боевиками. Утром, когда в лесу раздался рев идущей к нам на помощь "брони", чеченцы ушли. Из тридцати девяти разведчиков у нас было семь убитых, двадцать четыре раненых". "Наш ротный весь посечен осколками", - сказал мне на блокпосту один из его людей. Когда в свободный час у костра или печки-буржуйки я начинал неторопливые расспросы ротного о войне в горах, все, кого тянуло к огню, уважительно по отношению к офицеру затихали, набираясь военной мудрости, то ужасаясь кошмарам войны, то восхищаясь стойкостью разведчиков 205-й мотострелковой бригады. Иногда из темноты выходил к огню стройный, высокий, с внешностью и манерами дипломата радист разведчиков. Его имя с казахского переводилось как "Душа пилы". Он тоже дрался под Малыми Варандами. Обладатель мягкой голливудской улыбки, редкой внешности, он родился, чтобы сниматься в кино или быть послом, но судьба решила, чтобы он воевал в горах и стоял на Сунже, защищая Грозный. Его имя работника войны отвечало на вопрос - почему он с равным успехом мыслитель и рядовой фронта. С первым рассветным проблеском за мостом через Сунжу начинают мелькать, то припадая к земле, то исчезая, белые, вкрадчивые, длиннохвостые тени - это давно одичавшие грозненские псы подбираются к трупам боевиков. За то, чтобы вытащить из-под огня своих погибших, собровцы отдавали жизни. За павшими на "Минутке" россиянами ходили и десантники, и разведчики, вэвэшники, неся потери. Поэтому чеченские трупы, лежащие в зоне видимости блокпоста Љ 7, недоступны боевикам. Смерть за смерть - вечный закон войны. Поэтому были убиты те, кто внаглую среди бела дня пытался снять вооружение с подбитых шестого марта БТРа и бээрдээмки собровцев. Потом были сражены те, кто, ведя огонь по нашему блокпосту, пытался вывезти эти трупы на легковых машинах. Надо было быть безумным, чтобы на глазах тех, кто потерял своих однополчан, днем залезть на подбитую русскую технику, дабы разжиться пулеметом КПВТ. Кто тот полевой командир, что послал своих людей на смерть? Во имя чего он заставил их продемонстрировать безрассудство? Чем он руководствовался? Слепой верой в Аллаха? Мыслью, что русские не помнят зла? А теперь бездомные грозненские собаки, не довольствуясь тем, что ночью тела поверженых чеченцев были в их власти, с рассветом снова торопились на трапезу, визжа, перелаиваясь. Утренний лай псов-людоедов тих и коварен. Он похож на шепот преступников, сговаривающихся об убийстве. И Тимофей, пермский омоновец, чтобы прекратить это мерзкое зрелище, берет в руки снайперскую винтовку. Несколько выстрелов, и псов-людоедов больше нет. Другие скрываются в развалинах, чтобы отсидеться до ночи. На войне человек таков, каков он в мирной жизни. Старательный на домашнем садовом участке, таковым же покажет себя при рытье окопов. Резкий, молниеносный в ударе на боксерском ринге - точно так же проявит себя в чеченской "зеленке". Со старшим лейтенантом Евгением С. - офицером внутренних войск мы сидим в закутке, пережидая дождь. У Жени, лежащего на топчане и закутанного в синее солдатское одеяло, в руках книга Плутарха. Иногда мы перебрасываемся словами. Мы отдыхаем. На это немного времени. Этой ночью Евгений С., охраняя левый фланг блокпоста, успешно отбил попытку чеченского проникновения, вовремя применив гранаты. Женя кидал их обыденно спокойно, без крика. Он храбр, как герой лермонтовского рассказа "Фаталист". И еще... Он обладает довольно редкой на войне способностью не употреблять нецензурных слов. Когда старший лейтенант откладывает Плутарха и с пониманием ждет моего очередного вопроса, я его спрашиваю об этом. А он, по-печорински улыбаясь, негромко зовет: - Муха! - в нашем закутке появляется огромного роста и добрейшего выражения лица боец. - Муха, - говорит старший лейтенант, - у нас в роте ругаются матом? - Никак нет, - звучит негромкий ответ на выдохе. - Запрещено. - А что будет с тем, кто попробует? - Так это... - долгое вежливое молчание. - Ну что? - Несдобровать. У каждого из подчиненных Евгения С. своя "погремуха". Агээсник, таскающий АГС без труда, Муха - уроженец Башкирии. Он добр и величественен, как Пьер Безухов. А стрелок Максим, оказывается, читал мои статьи о Чечне. И мы с ним говорим об Антоне Павловиче Чехове, ведь Максим родом из Таганрога. Особенно старший лейтенант Евгений С. был доволен Бандитом - наводчиком БТРа. На блокпосту, к своей радости, я познакомился со всеми бойцами Евгения: механиком-водителем Фатимой, Чарли, Ким Ир Сеном - тэйквандистом, стрелком Лещадью и другими. Определенные приказом в Чечню, подвластные долгу, эти скромные, беззаветные в своем повседневном героизме парни надежно "держали" левую сторону нашего блокпоста, отличаясь бдительностью, дисциплиной. В Чечне идет война людей. Ожесточенные столкновения идей - нечто далекое. Здесь, в боевых порядках, не они определяют - жить тебе или нет. Наш блокпост возле моста через Сунжу - большая семья, от которой зависит и мое долголетие. А прапорщик ОМОНа Сергей Ш. - наш хранитель. Здесь, на блокпосту Љ 7, нет разницы, кто ты: федерал, вэвэшник, журналист или омоновец. Все мы кормимся из одного котла, который организовал остроумный, надежный, смелый пермяк Ш. Ему никто не перечит, потому что он хозяйственный, убедительный в каждом жесте мужик. Здесь много таких. Тут никто не подставляет друг друга. А распределение нагрузок - в зависимости от остроты ситуации. В критические минуты с правого фланга, который охраняют "шмелисты" 205-й бригады, появляется человек-гора, командир химиков. На его плече "Шмель" - что тросточка для прогулок или удочка, а не все сжигающий огнемет. Однажды я чуть было не попал под его струю, но вовремя сориентировался, укрывшись за бетонными блоками. Часто именно командир "шмелистов" да командир разведчиков, отлично стреляющий из орудия БМП, ставят последнюю точку в разговорах с чеченскими снайперами. С наступлением утра в нашем убежище воцаряется мертвая тишина, потому что волк - ночное животное.