"Москва-400" (индекс 103400) - адрес 6-го Центрального узла фельдъегерско-почтовой связи Фельдъегерской почтовой связи Вооружённых Сил РФ (ФПС ВС РФ), далее оттуда почта к получателю идет по фельдъегерской связи. С адресом "Москва-400" отправлялась почта в точки дислокации советских войск (Вьетнам, Афганистан, Ангола, Лаос, Судан, Нигерия, Кувейт, Камбоджа, Куба и т.д.). Также кто воевал в Чечне, был этот же адрес.

В составе сети ФПС ВС РФ находятся центры, узлы, станции и отделения фельдъегерско-почтовой связи. Основная задача ФПС - быть готовыми обеспечить развертывание и работу полевой почты в военный период. В годы Великой Отечественной войны на полевую почту приходилось более 90% всей переписки страны. В мирное время ФПС ВС РФ занимается почтовым обеспечением воинских частей на территории России, российских военных баз и групп войск, находящихся за пределами России: в Таджикистане, Армении, Грузии, Приднестровье, Боснии, Косово, а также в тех местах, где не функционируют предприятия ФГУП "Почта России". Чаще всего это закрытые военные городки, в которых отсутствуют (хотя и положенные им по статусу) гражданские почтовые отделения связи. Раньше, например, на Новой Земле были такие отделения, но потом Минсвязи стало экономически невыгодно содержать их, и оно целиком свернуло свою деятельность на этом острове. Некоторые военные полигоны изначально (в первые годы своего существования) имели адрес Москва-400, но вскоре получали другие адреса, привязанные к конкретному региону страны: нынешний Байконур после Москва-400 имел адреса Кзыл-Орда-50 и Ташкент-90, затем Ленинск Кзыл-Ординской области; нынешний город Курчатов (центр семипалатинского ядерного полигона) после Москва-400 получил адрес Семипалатинск-21.

Принимай гостей,
     Москва-400
     Офицеров, направленных как в 22-ю бригаду особого назначения, так и на полигон, ещё в училище тщательно и скрытно отбирали сотрудники Главного управления кадров. Отбор шёл на адрес Москва-400. Однако при распределении никаких «сюрпризов» для лейтенантов не было. Всё как бывало из года в год: в округах их растасовали по разным частям. Вот только через два месяца самых толковых потребовали откомандировать в Москву-400 (кстати, многие тогда считали, что это действительно Москва). Командиры частей, которые промедлили с выполнением этого приказа, тут же получили строгий выговор. Безусловно, этих перспективных юнцов подозревали в родстве чуть ли не с самим министром обороны. Где это видано, чтобы за лейтенанта так хлопотали инстанции. Разве мог тогда кто-то предположить, что в действительности ожидает этих ребят?
     «Москва-400» затерялась в в стороне от «больших» дорог. Никто толком и не знал, как туда доехать. Одни прокладывали маршрут через Астрахань, другие отправлялись в Саратов, а третьи полагали, будто бы самый короткий путь пролегает через Сталинград. Оно-то, может быть, и так, да вот только из Сталинграда нужно было перебираться на левый берег Волги к железнодорожному тупику. От него до Баскунчака тянулась одноколейка, в войну построенная наспех. А там железнодорожная станция в бескрайней степи: товарный вагон без колёс. Паровоз приходил раз в сутки, вне всякого расписания. Кряхтя и надрываясь, он тянул за собой сотню вёрст, словно из глубины веков, пять пассажирских вагонов ещё дореволюционной постройки. Останавливался по желанию машиниста: ни сёл, ни полустанков не было в округе. Конечная станция мало чем отличалась от предыдущей. Точнее, она ещё больше походила на сарай! Ближайшее село укрылось в низине реки Подстепки, поэтому со стороны станции его никак не разглядеть даже в бинокль. Повсюду бесконечная, безжизненная степь. И никаких строений до самого горизонта. Такая была она, Москва, «четырёхсотая», столица стратегических ракетчиков!

     В летний зной клубились над полигоном облака сизой пыли. Малейший ветерок – и небо застилалось туманной пеленой. Потому-то и форма в считаные дни, немного полиняв от солнечного зноя, приобретала серо-желтоватый оттенок. Песок неприятно скрипел на зубах, оседал в волосах, набивался в карманы. Оттого-то в шутку прозвали Капустин Яр пылегоном.
     Прибывающих офицеров регистрировали в отделе кадров полигона и направляли в распоряжение командира 22-й бригады. Большинство из них сделали потом блестящую карьеру потому что на самом деле не искали тёпленьких, пригретых мест в штабах и службах. Как вспоминают ветераны, лейтенанта Юрия Яшина направили в 4-ю огневую батарею первого ракетного соединения, которая принимала технику немецкого комплекта «Фау-2» (А-4). И будущий генерал армии бился тогда над установщиком ракеты, работающим на бензине. Ну никак не заводился он на морозе... Капризный попался агрегат. Ничего не поделаешь: es ist in Deutschland gemacht! Эх и намучился с ним тогда Яшин, проклиная всё на свете.
     Трудность состояла ещё и в том, что все описания были на немецком, а методом «тыка», без инструкций сложно было в тонкостях разобраться. Так, принимая машину подготовки и пуска, офицеры не досчитались одного наименования. Как же так, ЧП! Целую неделю комиссия разбиралась, куда исчез этот засекреченный прибор. Знать бы ещё как он выглядит, а то ведь ни слуху ни духу. Оказалось, что «пропал» шильдик – металлическая пластинка с номером КУНГа, прикреплённая на стене внутреннего кузова машины. И зачем его было вносить в опись? Но на то они и немцы, педанты.
            Для тех солдат , что были в Анголе, рассказ об офицере Михаиле Грибкове.

С тех пор как Михаил Грибков окончил Смоленское военное училище и уехал в часть, обратным адресом его стал номер полевой почты. «Жив, здоров. Служба идет нормально, Через полгодика, может быть, приеду в отпуск…» И все. И ни полслова о том, где служит, куда забросила его судьба солдатская. Да, по правде говоря, неизвестность такая не сильно и тревожила родителей молодого офицера. Нельзя - значит, нельзя, дело военное, что тут удивляться. Афганская война, слава богу, закончилась, никто больше не посылает мальчишек «за речку» под пули «духов». А в мирное время служба армейская – она парню только на пользу, она из мальчишки мужчину делает. Так что пускай себе служит, охраняет небо Родины, раз уж решил офицером стать. Лишь бы только нигде новой заварухи не приключилось…

Наверное, так рассуждали родные, получая редкие письма, на которых вдруг вместо номера полевой почты появился новый обратный адрес: «Москва-400».
- Видно, перевели куда-то Михаила нашего. Может, с повышением? – гадали дома.
Действительно, перевели. Но никому и в голову не пришло бы, что искать теперь адресата надо за десятки тысяч километров от Родины, на другом краю земли, в крошечном, затерявшемся среди африканских болот и густых зарослей колючей акации городке с труднопроизносимым названием Квито Кванавале.
С какой нескрываемой завистью смотрели на Михаила друзья-однополчане, с которыми два года прослужил в зенитно-ракетном полку, охранявшем советско-китайскую границу на берегу дальневосточного озера Ханка, когда пришел приказ о направлении его военным советником в Анголу. Что скрывать, и сам Михаил был на седьмом небе от радости. Военный советник – сладкой музыкой звучали слова эти для молодого офицера! Гарантированная карьера, возможность мир повидать! Африка, океан – это же просто сказка какая-то!
До сказки оставалось меньше двадцати часов. Именно столько, завывая турбинами, нес их над бескрайней синей гладью океана транспортный «борт» до Луанды. И вот она – сказка. Огромный красивый город, прохладный океанский бриз, шелест прибоя, белый раскаленный песок пляжей, смуглые обнаженные тела плещущихся в лазурной воде женщин. Пожар заката, разгорающийся над океаном, черные непроглядные ночи и залитые переливающимися огнями реклам широкие улицы, томная, пьянящая музыка, льющаяся на улицы из окон и дверей множества баров и ресторанов. Все это промелькнуло, словно один краткий миг, словно какое-то мимолетное видение. Сказка закончилась, не успев начаться.
Подъем среди ночи и новый перелет, на этот раз в глубь материка, в Минонгу, в распоряжение командования южного округа, а оттуда без задержки дальше, через саванну на юг, в крохотный тихий городок Квито Кванавале. Здесь заканчивалась территория, которую контролировало правительство республики. За Квито Кванавале начиналась территория, подконтрольная мятежной «Унита». Начиналась территория войны. Впрочем, разделение это было здесь весьма и весьма условным.
… Гудит двигатель БТ Ра, заглушая слова оператора, на бесчисленных выбоинах и ухабах камера пляшет у него в руках, и на экране телевизора появляется то выгоревшее блекло-синее небо, то клубы пыли, поднятые колонной, то серые заросли корявой, колючей акации, вплотную подступившие к дороге. Очередной поворот - и головной БТ Р, «клюнув» носом, резко останавливается. По обе стороны разбитой песчаной колеи до самого горизонта - обгоревшие остовы машин, изрешеченные пулями кабины, развороченные, разорванные взрывами гранат и ракет почерневшие цистерны, завалившийся набок БТ Р с сорванной башней…
…Смолкли шум моторов, голоса солдат, слышно лишь, как тяжело дышит оператор, да по тому, как пляшет на экране изображение, видно, как дрожат у него руки…
- Это наша, любительская съемка, – поясняет Михаил. – Снимать там категори- чески запрещалось, но мы камеру все равно провезли. Зато теперь вот память осталась. На этом месте в засаду, устроенную на дороге «унитовцами», попала большая колонна, которая везла из Минонги к нам, в Квито Кванавале, продукты, горючее, почту и боеприпасы. Ту колонну «унитовцы» уничтожили полностью.
Он замолчал, а на экране телевизора посреди этого обгоревшего рваного железа появился вдруг небольшой песчаный холмик с наспех сколоченной из досок пирамидкой, на которой две вырезанные из консервной банки звездочки. Двух оставшихся здесь навечно наших военных советников не дождались и уже никогда не дождутся дома…
Это было снято спустя полгода после того, как Михаила и еще двух его друзей привезли служить в ракетную бригаду, охранявшую от налетов небольшой военный аэродром, позиции батальона кубинцев и сам городок. А начало службы было будничным и, если бы не возможность смотреть передачи московского телевидения, которое принимала установленная у кубинцев антенна, даже скучным и тоскливым. Днем обучали работе на технике ангольских офицеров и солдат, несли боевое дежурство, а в свободное время ходили в гости к радушным, гостеприимным кубинским интернационалистам.
- Снабжение было неплохое, к климату африканскому тоже привыкать начали, хотя многих поначалу мучила лихорадка: кругом огромные болота и влажность воз- духа такая, что одежда постоянно мокрая, – продолжает Михаил. – Скучно, конечно, но служить можно было. Все это разом закончилось после того, как Генштаб разработал план освобождения всей территории республики от частей «Унита». Была предпринята попытка наступления правительственных войск на эти территории, очень быстро захлебнувшаяся. Со своей стороны «Унита» тоже не раз и не два предпринимала попытки расширения своей территории. В результате закончилась наша мирная жизнь и два последующих года не прекращались жестокие бои, причем ни одна из сторон не смогла добиться каких-либо явных успехов. Ангольская армия оказалась совершенно не готовой к войне. Рядовые бойцы и даже офицеры, получившие военное образование в Союзе, при первых же выстрелах разбегались, бросая технику и оружие.
В то время как на стороне «Унита» воевали отлично подготовленные профессионалы-наемники чуть ли не со всего мира, а помогали им регулярные части южноафриканской армии, с нашей стороны единственными боеспособными частями были батальоны кубинских интернационалистов и те бригады, которыми фактически командовали наши инструкторы. Именно на эти части и легла вся тяжесть боев. Квито Кванавале был единственным опорным пунктом правительственных войск на направлении главного удара частей «Унита» и южноафриканской армии.
Уютные тенистые улочки, красивые, словно игрушечные дома в центре городка, тростниковые хижины на окраинах. Таким был основанный португальцами в начале девятнадцатого века Квито Кванавале. В первые же дни наступления частей «Унита» он лежал в руинах, в городке не уцелело ни одного дома. Дальнобойные батареи «унитовцев» буквально сровняли его с землей.
Позиции пехотной бригады, оборонявшей городок, атаковал батальон наемников «Буффало». Поначалу все складывалось очень удачно. Ангольские танкисты сумели подбить две бронемашины «унитовцев» и тягач, который пытался вытащить их с поля боя. Все ликовали. Но уже через несколько минут, когда наемники бросили в атаку против ангольской бригады, в составе которой было тридцать исправных танков, тринадцать своих бронемашин, вся бригада в панике разбежалась, бросив танки, бронемашины, оружие, оставив без прикрытия новейший зенитно-ракетный комплекс. Михаил с друзьями с трудом выловили нескольких спрятавшихся в кустах за хижинами ангольских танкистов и буквально под дулами пистолетов заставили их расстрелять из орудий наши пусковые установки, так как спасти их от захвата «унитовцами» было уже невозможно. После этого, вооруженные автоматами, которые побросали ангольские солдаты, несколько суток они выбирались болотами в расположение соседней бригады.
А тем временем все ангольское военное командование срочно покинуло Квито Кванавале. Казалось, город обречен. Положение спас батальон кубинцев. Это были настоящие герои. Позиции батальона, в распоряжении которого было всего семь неисправных танков, атаковали сорок «центурионов» - тяжелых танков, стоявших на вооружении армии ЮА Р. Кроме танков, по позициям кубинцев постоянно била ЮА Ровская тяжелая артиллерия. В том бою кубинцы потеряли больше половины личного состава, но город не сдали. А «унитовцы», оставив на поле боя подбитыми тринадцать своих танков и несколько сотен человек пехоты, вынуждены были отойти.
Награждать героев, сражавшихся под Квито Кванавале, приезжал лично Рауль Кастро. В числе трехсот человек, награжденных кубинской медалью «За героическую оборону Квито Кванавале», и наш земляк, офицер-ракетчик Михаил Грибков.
Тогда, семь лет назад, беседуя с Михаилом, я допустил невольную бестактность, поинтересовавшись, какими советскими боевыми наградами отмечена его служба в Анголе.
- Никакими, - коротко отрезал мой собеседник. – Мы были разнорабочими, выполнявшими грязную и тяжелую работу, которая называется война. А ордена и звезды на погоны за это получали другие, те, кто служил при штабе в Луанде. Кто «воевал» в ресторанах да на приемах. Они рядом, на виду, а до нас больше тысячи километров саванной, под огнем «унитовцев» добираться надо, да к тому же план наступления, разработанный Генштабом с участием наших советников, с треском провалился, правительственная армия, разбежалась, до наград ли тут? Да ладно, – отмахнулся он. – Это тогда, когда домой возвращались вместе с этими штабными «героями», орденами увешанными, обидно было так, что и не выскажешь, а сейчас перегорело. Нам туда, в зону боев, не то что ордена – горючее и блоки для ремонта поврежденных пусковых установок по полгода завезти не могли.
За участие в боевых действиях на территории Республики Ангола Михаил был представлен к медали «За боевые заслуги», да так по сей день и лежит представление это где-то под чиновничьим сукном. Так уж случается, что планирует победу гений, добывает кровью и доблестью герой, а пользуется плодами ее подлец и интриган. Увы, хоть истина эта и стара как мир, но и по сей день не утратила своей актуальности. Впрочем, это тема совсем иного разговора. А что до наград, так цена кубинской боевой медали, врученной Михаилу Раулем Кастро в разбитом, сожженном, но не сдавшемся врагу городке на берегу никому не известной африканской реки Квито, гораздо выше любого ордена, полученного за умение быть в нужное время в нужном месте. Медаль эта одного достоинства с Георгиевскими крестами наших дедов и прадедов за Шипку, Баязет и Порт-Артур, с медалями Великой Отечественной за оборону Сталинграда и взятие Берлина.
Сегодня уже сын Михаила отслужил в армии, а сам бывший воин-интернационалист, хозяин небольшой автомастерской, не без гордости поведал при встрече, что недавно стал дедушкой, но те два года, что служил в Анголе, он и сегодня вспоминает с волнением, с доброй улыбкой. Перебирает старые любительские фотографии, рассказывает о друзьях, с которыми и сейчас, много лет спустя, переписывается, а при возможности и встречается, хотя разбросала жизнь бывших сослуживцев по всей нашей огромной стране.